Владимир Мукусев. Почему «сгнил» «Взгляд»?

Владимир Мукусев, репортёр, ведущий, публицист, политолог, режиссёр, телеведущий, телепродюсер, сценарист

Что такое «Взгляд»?

«Взгляд» – это стол, стоящий на мощных трёх ногах. Первая нога, главная – это гости в прямом эфире. Вторая нога, мощнейшая нога, – это сюжеты, которые делали наши корреспонденты. И только третья – это ведение. Но если мы с Политковским, например, вели, рассказывая о том, что мы будем показывать, потому что мы это снимали, потому что мы это сами вытаскивали на свет Божий, то ребята просто читали подводки к нашим же сюжетам. Вот и вся разница.

«Взгляд» и слово «впервые» соединены очень мощно. Впервые с помощью Толи Малкина и Киры Прошутинской появилось понятие «ведение». До «Взгляда» передачу вели либо авторы, либо это были дикторы. Понятия «ведение» как такового, или «телеведущий» в принципе не существовало. Со «Взгляда» появилась абсолютно новая для телевидения роль – роль человека, который через секунду после произнесения фамилии или какого-либо текста забывал о том, о чем он только что говорил в качестве представления. Почему? Потому что к нему это не имело отношения. Но он не сидел при этом как диктор, он еще и двигался. Вот что было важно. В студии, где сидели ребята, были телетайпы, они потом не сыграли, мы их в итоге выбросили. Но, по сути-то, они жили в этом самом телевизионном пространстве, а не просто были говорящими головами.

КПД «Взгляда»

И после «Взгляда» было сделано достаточно много интересного, особенно в период моего депутатства. Но все-таки это счастье, что в моей жизни был «Взгляд». Но когда начинаешь, как в проекторской, отделять косточки от всего остального, то понимаешь, что очень много оказалось только задетым, только обозначенным, но не решенным, не продолженным в каких-то других передачах, на телевидении, в СМИ в жизни нашей. То есть КПД «Взгляда», по большому счету, оказался не очень большим. Казалось бы, должно быть наоборот, а даже очевидные наши завоевания сегодня пересматриваются.

Если мы сейчас выйдем и пройдемся до Храма Христа Спасителя, то пока нас не заберут полицейские, мы можем спрашивать у людей: «Скажите, пожалуйста, а кто построил этот храм?» И я думаю, что из 100 человек 99, а то и все 100 скажут: «Как кто? Архитекторы», «Лужков», еще кто-то. А ведь, по сути, на Храме Христа Спасителя может быть табличка: «Этот храм восстановлен благодаря телевизионной программе «Взгляд». Как это ни парадоксально и как это ни чудовищно звучит, но это факт. Потому что разговор о том, что надо храм восстанавливать, и как общественный институт возвращать в общество церковь, затеял «Взгляд».

Поп в эфире

Это был 1988 год, когда мы впервые пригласили священника в прямой эфир. И дальше был вызов на старую площадь и крик: «Вы что, Мукусев, с ума сошли? Вы что, на наше телевидение попа пригласили в прямой эфир? Что, у Вас юбилей, Мукусев? Так вот, только через тысячу лет в следующий раз позовёшь попа! Ты все понял? Пошел вон отсюда!» Вот как с нами разговаривали те, кто потом стоял со свечками в этом же Храме Христа Спасителя.

Конечно, не мы месили бетон. Конечно, не мы принимали серьезные постановления о бабках, о выделении средств, но затеяли разговор серьёзный. К чему все привело? Я ни разу не переступил порог Храма Христа Спасителя, потому что я узнал, на какие деньги он в итоге восстанавливался. И деньги эти были далеко не стерильные в криминальном смысле.

И то, в чем сегодня находимся мы все, учитывая то, что делает сегодня РПЦ, тоже вызывает вопросы: а правы ли мы были, так уж стуча себя в грудь, что церковь нам необходимо возвращать к полноправным общественным институтам нашей жизни?

Феномен Кашпировского

Идея была проста и бесхитростна. При наших масштабах в стране, при нашем бесконечном стремлении попасть то на Крайний Север, то в космос, я предполагал, что может быть ситуация, когда один из членов любой экспедиции заболеет, что он не сможет вынести анестезию или что-то еще. Когда я узнал, что может делать Анатолий Михайлович, мне нужно было иметь возможность спасти человека, не имея с ним непосредственного контакта.

Возьмите иголку, уколите себя, и вы поймете, что полостную операцию сделать без анестезии и показать, что тебе не больно, невозможно. Это болевой шок. Мы это сделали. Мы доказали, что может человек, который с помощью телевизионной техники находится в операционной: он может помогать анестезией. Вот что важно.

Мы работали в прямом контакте с киевскими журналистами. 20 или 30 человек готовили к операции эту женщину, так что ничего там не было такого, что бы можно было сказать, что это все подстава. Это не был фокус.

К сожалению, наши взглядовские достижения потом были настолько испоганены и использованы не нами, что нас винить в этом нельзя. Повторяю, у нас была святая цель и задача: использовать талант Кашпировского для экспедиций и всего остального. Это был чисто взглядовский взгляд на проблему - никаких сеансов, никаких излечений что с Кашпировским, что с Аланом Владимировичем Чумаком.

Каждая наша история, что с Кашпировским, что со всеми другими людьми, и в том числе с Аланом Владимировичем, заканчивалась одним: ребята из Академии наук, мы готовы предоставить эфир, но опровергните нас. Давайте проведем всесторонние испытания, может быть, нас разыгрывают. Мы рассказываем про то, что видим, а попробуйте теперь доказать, что мы не правы. Вот чем заканчивались все эти истории и с Кашпировским, и со всеми остальными сумасшедшими.

Демократия 90-х

Демократия существовала как альтернатива коммунистической партийной номенклатуре, без идеологического содержания. Уже в период предвыборной кампании я сказал спорную и по нынешним временам вещь, что журналист не может не быть демократом в принципе. Во «Взгляде» было возвращение журналистики к ее изначальной сути и содержанию – это такой защитник и некий институт, находящийся между властью и народом, обществом, людьми. Вот в этой системе координат журналист и демократ – это практически одно и то же, без принадлежности к демократической партии или принадлежности к чему-то такому, что является властью.

В «Останкино» был партком центрального телевидения. И я помню эту картину: дверь парткома была уставлена партбилетами, то есть люди приходили и у двери оставляли свои партбилеты.

Суд над КПСС

У меня был мой друг и просто ближайший человек – Владимир Яковлевич Цветов, мы пошли обсуждать передачу в бар, и там нам сразу просто явилась картинка: вот мы наденем пионерские галстуки, грудастые пионерки у нас будут на передаче и т.д. А чем больше мы говорили, тем больше было понятно, что мы это уже «проехали». Мы «проехали» время стёба над Лениным, коммунистами и всем остальным, и что рядом с этим стёбом уже вскрыты и очень серьёзные истории со сталинщиной, ГУЛАГОМ и т.д. Надо говорить о корнях всего того, что привело к тому, к чему мы пришли в конце 80-х годов в стране. И вот тогда-то и начала рождаться передача, которая стала самой громкой по скандалу во взглядовской истории, потому что Цветов предложил: «Слушай, а давай мы будем говорить о театре абсурда». И вот из останкинского бара мы поехали в Ленком и заразили этой идеей Марка Анатольевича Захарова, а оттуда я поехал в Новую Деревню, в Подмосковье, к Александру Меню. Мы вчетвером и решили сделать в абсолютной тайне передачу, в которой бы мы серьезно начали разговор, который должен был закончиться судом – судом над КПСС.

Я же прекрасно в 1989-ом году понимал, сколько стукачей работает во «Взгляде». Это категорически не должно было быть никому известно. К сожалению, Мень не смог приехать тогда на передачу, а мы втроем это сделали.

Мы репетировали дословно, до-интонационно, потому что мы понимали, что только на первой программе и один раз можно будет сказать то, что сказал Марк Захаров: предложить Ленина захоронить. Это должен был быть фактически монолог.

Не в теле, которое там лежит, и не в памятниках дело, а в понимании того, что это с правовой точки зрения является преступлением. Разбор памятников, или вынос Ленина, или переименование улиц, станций метро – фигня все это, если под этим нет точного и ясного, понятного стране, прежде всего, и людям правового объяснения.

Кто конвертировал взглядовскую славу в капитал?

Я говорю про деньги как некий фактор, появившийся в конце 90-х на телевидении, да и не на телевидении только, а в стране, который стал руководить поступками людей и всем, что происходит и сегодня в стране. Слом не произошел на уровне идеологии, на уровне философии, слом произошел по отношению к этим самым деньгам.

«Взгляд» «сгнил» потому, что появились украденные деньги. Они были украдены у тех людей, которые смотрели «Взгляд», думая, что они смотрят до сих пор честную передачу, где работают честные и неподкупные ребята, которые рвут на себе рубашку, и вот поэтому они очень хороши. А на самом деле в конце 1990-го года «Взгляд» уже поразила коррупция.

Монетизировали «Взгляд» те, кто убил Листьева. Убил – не в смысле стрелял, а привел к той ситуации, когда даже убийство стало возможным.

Я о том, во что превратилась вот эта народная любовь и возможность конвертировать эту самую народную любовь.

Мы с Политковским пошли в Комитет по правам человека. Политика ли это? Это просто продолжение того, что мы делали во «Взгляде», просто немножечко другими возможностями. Поверьте, мандат народного депутата давал значительно меньше возможностей, чем наше появление на телевизионном экране. «Взгляд» давал нам значительно больше сил и возможностей решать проблемы тех, кто к нам обращался, ведь нас не зря называли «Всесоюзной жалобной книгой».

27 сентября 2017 г.

Полный текст интервью на mediametrics.ru